Первыми среди мучных королей Саратова были Шмидты — известность их простиралась далеко за пределы губернии и Поволжья, доходя до российских столиц и даже до крупных европейских центров.

Сорт муки «2-я голубая», производимый на обеих паровых мельницах Шмидтов, был признан в качестве лучшей основы для первоклассной кондитер­ской и булочной выпечки самыми респекта­бельными хлебопекарными заведениями Москвы, Петербурга, многих губернских и уездных горо­дов. Это был продукт тончайшего помола, получаемый из твёрдых саратовских пшениц с использованием особой технологии, принятой лишь на шмидтовских мельницах и обеспечиваемой новейшим сложным оборудованием и высококвалифицированным персона­лом мельниц. Учитывались при этом передовые науч­ные достижения (информация добывалась через своих столичных и зарубежных агентов) и вековой народный опыт, накопленный поколениями русских и немецких мукомолов, трудившихся в Поволжье — давней хлеб­ной житнице России.

Кто же они, мукомолы Шмидты, те, кого называли мучными королями и первыми богатеями Саратова, владельцы мельниц и торгового дома, собственники фешенебельных особняков, загородных резиденций, ма­лого грузового речного флота, яхт, рысаков, автомобилей, купцы-миллионеры, умелые предприниматели, до­стойно поддерживавшие славу России как мировой хлебной державы?

Шмидт — популярная немецкая фамилия, английский аналог её — Смит, что переводится как «кузнец». Надо полагать, Шмидтов и Смитов так же много среди немцев и англичан, как много у нас Кузнецовых и Ковалёвых. И в Саратове было несколько совершенно неза­висимых Шмидтов. Среди них — аптекарь, врач, адвокат. Но самыми известными были, конечно, мукомолы...

Предки их — немецкие колонисты, приехавшие в Поволжье по указу Екатерины II. Первые известные нам мукомолы Шмидты в Саратове были правнуками первопоселенца, начинавшего трудную жизнь колони­ста в волжских краях в 1760-х годах. Они уже несколь­ко обрусели, начали называть себя по имени-отчест­ву — на русский манер, хотя вере лютеранской не из­менили и немецкий язык использовали в общении с вы­ходцами из Германии.

Наиболее известны из них братья Андрей и Пётр Ивановичи Шмидты, уроженцы села Усть-Золихи Камышинского уезда, радением которых в 1879 году была сооружена паровая мельница на волжском берегу у истоков Кабановского, а впоследствии Вольского взвоза. Тогда же были выстроены и добротные каменные зер­новые склады на Большой Сергиевской улице (позже — улица Чернышевского), ныне вместившие Саратовский ликёро-водочный завод.

К тому времени Андрей и Пётр Ивановичи были уже зрелыми людьми — обоим было под шестьдесят, и нажитый капитал и опыт позволяли им расширять и совершенствовать дело, которое начали они давно — ещё в 1840-х годах, при ветряных мельницах, на первых порах имея небольшой оборот и не столь уж многочисленную клиентуру в Царицынском и Камышинском уездах. Основательность Шмидтов, аккуратность в ра­боте и расчётах, своевременное и качественное испол­нение заказов принесли им добрую славу мукомолов, а с нею и прибыли, позволившие перебраться в Саратов и в 1870-х годах построить себе вместительный камен­ный дом на углу Армянской улицы и Соборной площади — около Нового Собора.

Первые паровые мельницы были сооружены в Саратове в 1865 году — Зейфертом и Уваровым, а в 1876 году открыл свою мельницу Э. И. Борель. Все эти мельницы, достаточно хорошо оснащённые и производительные, работали на всю мощь, когда энергичные Шмидты воз­намерились потеснить конкурентов на мучном рынке Саратова, самом большом и высокодоходном в Поволжье.

Не смущаясь авторитетом соперников, дружные братья споро начали дело, сразу же заявив о себе как о толковых специалистах и расчётливых дельцах. Успех сопутствовал Шмидтам, и настолько, что вскоре один из конкурентов, И. И. Зейферт, сдался на милость победи­телей: он просто-напросто продал собственную мельницу более удачливым и предприимчивым братьям. Так в 1883 году Шмидты стали владельцами двух мельниц, одну из которых, собственную, начали называть Большой (она и впрямь больше по размерам), а другую, бывшую зейфертовскую, Малой. Размещалась последняя по линии Большой Сергиевской улицы на пересечении её с Новоузенской. Она и ныне на своём месте.

Братья Шмидты слыли дружными, жили в одном доме, всегда имели первостатейный интерес к делу, посвящая ему все дни и ночи. Во многом этот интерес и возобладал над остальными соображениями, когда ре­шали они щекотливую для всех богатых людей проблему будущего наследства их капиталов, движимого и недвижимого имущества. А решалась она просто, как часто это тогда делалось: не мудрствуя лукаво, поженили неразлучные братья своих отпрысков, сделав мужем и женой двоюродных брата и сестру. Так на саратовском купеческом небосклоне появилась могущественная фигура — Пётр Петрович Шмидт (1845 —1906), совладелец неразделённого богатства своего отца и дя­ди, дружно живших и дружно почивших в конце 1890-х годов. Последние годы перед кончиной делами они не занимались.

Брак оказался счастливым. Пётр Петрович и Амалия Андреевна имели 13 детей, из которых четверо братьев были основными продолжателями дела Фёдор, Отто, Иван и Владимир. Последний, прав­да, жил больше в Петербурге, выполняя там мно­гие поручения могущественного саратовского торгово­го дома.

В начале самостоятельной деятельности, в ранге хозяина дела, Пётр Петрович с уже большой и продолжавшей увеличиваться семьёй занял прекрасный вместительный особняк с просторной усадьбой и службами на Никольской улице (ныне — Дом учителя), выстроен­ный примерно в 1895 году по индивидуальному проекту столичного архитектора.

При Петре Петровиче могущество и капиталы его предприятия увеличились. В 90-х годах «Торгово-про­мышленное товарищество бр. Шмидт в Саратове» име­ло основного капитала 3 миллиона рублей. Новые и новые рынки завоёвывала высококачественная мука, дело расширялось, росло число рабочих на мельницах, достигнув к 1904 году 530 человек — это большое по тем временам число. Начала создаваться собственная речная флотилия из грузовых пароходов и барж для извоза муки по волжскому бассейну. Она включала в 1890-х годах 4 парохода — «Мельник», «Иосиф», «Ми­хаил» и «Колонист» — и до 40 непаровых судов, в том числе 25 крупных барж. Позднее товарищество имело 6 пароходов.

Дополнительный доход давала торговля сарпинкой. В Саратове и по уездным городам открылось много магазинов, где на потребу широкой публики, особенно из среднего и низшего сословий, была выставлена на продажу лёгкая прочная хлопчатобумажная ткань с немыслимым изобилием расцветок и рисунков: и глад­ких, и в полоску, и в клетку, и в горошек. Из сарпинки шили рубашки, блузки, платья, летние сорочки и брюки. Ткань эта находила широчайшее применение и пользо­валась огромным спросом.

Дети Петра Петровича, получив начальное образование с помощью домашних гувернёров, продолжили учё­бу в Германии, в коммерческих учебных заведениях, и к началу 20 века вернулись в Саратов, будучи еще совсем молодыми, но образованными, высококультур­ными людьми. И когда неожиданно, едва дожив до 60 лет, скончался их родитель, дело оказалось в надёжных руках наследников.

Четверо братьев, рождённые с 1870 по 1875 год, сле­дуя семейной традиции, основали совместный торговый дом, разъехавшись, однако, по собственным жилищам. Старший, Фёдор, наследовал родительский дом на Никольской улице. Иван Петрович занял новый особняк на углу Соборной и Армянской улиц. Владимир в интересах дела на постоянное жительство перебрался в Петербург, периодически наезжая в Саратов. А Отто Петрович стал снимать второй этаж в доме Сатова на углу Царицынской и Александровской улиц. Впоследствии он выстроил себе роскошный особняк в мавританском стиле на Большой Кострижной улице (ныне Сакко и Ванцетти, 21) рядом с Александровской, но было это уже в 1916 году, так что пожить в нём практически не успел. Многочисленные сестры их, числом девять, к этому времени были надежно пристроены, имели свои семьи и дома в Саратове, Москве, Петербурге и других городах. Кстати, одна из них — Амалия — была замужем за представителем другого мукомольного клана — Рейнеке, давнего и жёсткого конкурента Шмидтов.

К 1910-м годам шмидтовские мельницы выпускали больше всех муки в Поволжье, и рост её производства был стабильным — ведь расширялись посевы зерновых культур, а главное — увеличивался урожай: столы­пинская аграрная реформа начинала давать плоды. Именно поэтому хватало работы и другим саратовским мельницам: Рейнеке, Бореля, Скворцова, Степашкина, Богословского, а также уездным и волостным, рассеян­ным по губернии.

Производство на мельницах почти не знало сбоев — разве случался пожар или рабочие объявляли забастовку. Но у Шмидтов последнее бывало редко. Считалось, что работать у них — значит быть «как у Христа за пазухой». Здесь в среднем лучше платили, больше заботились о рабочих — предоставляли казённое жильё, проводили регулярные и бесплатные медицинские ос­мотры, оборудовали рабочие места посильными и воз­можными тогда удобствами: были там баки с кипячё­ной водой, комната для обеда и отдыха, электрическое освещение, вентиляция, обогрев. Рабочие по льготным ценам могли купить муку и хлеб в шмидтовских лав­ках, выплачивались вознаграждения к праздникам, на рождественские ёлки приглашались дети всех сотрудников и рабочих мельниц в главный шмидтовский дом на Никольской улице, где усилиями челяди и домашних готовилось весёлое представление, после которого всем ребятишкам вручались новогодние подарки — объёмистые пакеты с шоколадками, карамельками, леденцами. В торговом доме имелся фонд П. П. Шмидта на выплату ежегодных пособий вдовам и детям умерших работников.

Как и большинство богатых предпринимателей, Шмидты много средств тратили на благотворительную деятельность — содержали городские приюты, дома призрения, больницы. Повышенным их вниманием пользовались неимущие студенты и другие учащиеся, показавшие достаточно свои способности и желание к приобретению знаний, Шмидты персонально опекали многих студентов открывшегося в Саратове универси­тета, слушателей Высших сельскохозяйственных кур­сов. Особое покровительство оказывалось, конечно же, лицам немецкой национальности. Пользовался их под­держкой, к примеру, студент Вагнер, отец будущего учёного-математика, профессора Саратовского университета.

В домах Шмидтов был принят немецкий язык, на­чальным воспитанием занимались домашние учителя, старшие отпрыски учились в лучших саратовских училищах и гимназиях, а высшее образование ехали полу­чать в Москву, Петербург, а то и в Германию.

Образцовый порядок и чистота господствовали в до­мах Шмидтов и на прилегающей территории — горничные в белых фартуках, трезвые и обстоятельные дворники и кучера, толковые распорядители. Немец­кая пунктуальность, аккуратность и умеренность в быту — вовремя обед, вовремя ужин, прогулки, посещение лютеранской церкви, визиты в театры и на престиж­ные городские мероприятия. Богатая, изысканная обстановка в домах — тяжёлые бархатные портьеры, до­рогая мебель, массивные шкафы с тысячами книжных томов, инкрустированных золотом, антиквариат, хрустальная посуда, фирменное столовое серебро и изящно разрисованные столовые и чайные сервизы. Ковры, старинные диковинные часы, живопись и малые скульптуры. Натёртый паркет, тихо потрескивающие камины, выложенные причудливыми изразцами, бесшумные двери и большие витражи. Возможно ли такое теперь?

Да и снаружи особняки производили впечатление — добротные, прекрасно отделанные, с барельефами на фасаде, изваяниями львов на крыльце, гротом на дво­ровой стене, вычурными металлическими узорами на­весов, балконов, флюгеров, уличной ограды.

Лето Шмидты, как правило, проводили на даче в Разбойщине. В начале нынешнего века там, в прохладной лиственной роще, поставлены были столь же добротные деревянные строения, позволявшие с привычными удобствами и комфортом проводить большой и дружной семье жаркие месяцы — июль и август. В основном постоянными обитателями дач были хозяйские женщи­ны и дети, обслуживаемые и оберегаемые многочислен­ной челядью. Взрослая мужская половина с раннего утра пропадала на мельницах, в банках, конторах, в отъездах за пределы губернии или города, неусыпно хлопоча о совершенствовании дела. Бывали и просветы — на дачу в изящных экипажах, запряжённых породистыми рысаками, а с 1912 года — в автомобилях, прикатывали хозяева торгового дома, дабы про­вести с семьёй день-два на свежем воздухе, в тенистой прохладе, рядом с детьми и спутницами жизни. Здесь были все условия для хорошего отдыха — гамаки, каче­ли, крокет, -купание в недалёком ухоженном пруду, про­гулки по лесу, где в изобилии росли грибы и ягоды, катание в миниатюрных экипажах, запряжённых пони, приём многочисленных гостей — друзей Шмидтов: видных саратовских архитекторов, священнослужителей, адвокатов, врачей.

С началом первой мировой войны в Саратове, как и во всей России, усилились антинемецкие настроения. Подозревали всех крупных предпринимателей-немцев в тайных связях с Германией. Под давлением нацио­нал-патриотического крыла Городская Дума вынесла решение о переименовании Немецкой улицы; его, прав­да, не утвердил губернатор. В местной прессе всё чаще муссировались слухи о готовящихся изменнических ак­циях и вредительстве.

В этих условиях Шмидты вели себя достойно. Они гласно и резко осудили правительство Германии, раз­вязавшее войну, заявили о своей полной лояльности России и её властям, сделали крупное пожертвование в фонд обороны, активно участвовали в поставках про­довольствия, фуража и снаряжения для нужд русской армии. Многие молодые мужчины из могущественного клана, несмотря на очевидную возможность отсидеться за широкой родительской спиной, пошли на фронт — воевать за Россию. И делали это, как принято говорить, не щадя живота своего.

1917 год внёс трагичный поворот в судьбу каждого из братьев. Мельницы Шмидтов были национализированы, как и зерновые склады, и речной флот, и автомобили, и дачи. Началась кампания по уплотнению хозяев особняков. Под давлением таких обстоятельств все Шмидты собрались в старом фамильном доме на Никольской улице, где пребывали в непривычной стеснён­ности, мужественно перенося тяготы, до осени 1918 года. А дальше их всех разметала судьба — взрослых и детей, мужчин и женщин...

Фёдор Петрович сумел-таки выехать в Германию, где имел в банках какую-то часть средств. Но вложил их там в новое дело неудачно, потерпел убытки и в конце концов разорился. Его приютил давний знакомый, в прошлом щедро облагодетельствованный Шмидтами в России.

Отто Петрович не стал ждать в Саратове вызова в губернское ЧК по вопросу об утаённых богатствах, который тогда задавался всем «бывшим буржуям». Он скрылся из города и в конце концов оказался в белой армии Колчака. Есть свидетельство, что в 1919 году он погиб.

Иван Петрович сполна испил горькую чашу униже­ний, преследований, реквизиций и притеснений, остав­шись в Саратове. Томился он некоторое время в местной тюрьме, но был выпущен. Оставшись без имущества, средств, приличествующего жилья, он вынужден был наниматься на работу к новым хозяевам жизни. Но опять-таки как «бывшего» его нигде не принимали, и устроиться он смог лишь могильщиком на Немецком кладбище, где в тяжёлом труде провел последние годы жизни и где был похоронен. Кладбище это не уцелело, значит, и могила Ивана Петровича — тоже.

Какой была участь остальных членов семейства Шмидтов, неизвестно. Вряд ли она была более радост­ной, чем описанные.

Когда говорят о прошлой славе России как мировой хлебной державы, то имеют в виду её природные богатства — тучные чернозёмы на необозримых простран­ствах. Имеют в виду тружеников-крестьян, умевших пахать, сеять и собирать урожай. Имеют в виду и честных цивилизованных предпринимателей и промышлен­ников, превращавших зерно в муку, всегдашнюю основу хлеба насущного.

Такими предпринимателями были Шмидты.